Дочь была белокурая, чрезвычайно белая, бледная, полная, чрезвычайно короткая девушка, с испуганным детским лицом и очень развитыми женскими формами. Отец Сергий остался на лавочке у входа. Когда проходила девушка и остановилась подле него и он благословил ее, он сам ужаснулся на себя, как он осмотрел ее тело. Она прошла, а он чувствовал себя ужаленным. По лицу ее он увидал, что она чувственна и слабоумна. Он встал и
вошел в келью. Она сидела на табурете, дожидаясь его.
Долго взад и вперед ходил по келье Семен Петрович. Это была та сама келья, где в прежнее время жила Фленушка. Сколько проказ тут бывало, сколько хохота и веселья, а теперь все стало могилой, с самих стен, казалось, веяло какой-то скукой. Порядочно-таки прошло времени, как
вошла в келью молодая, пригожая, но угрюмая и сумрачная белица. Ее никогда не видывал саратовец, бывая прежде в Комарове.
Многие из «высших» даже лиц и даже из ученейших, мало того, некоторые из вольнодумных даже лиц, приходившие или по любопытству, или по иному поводу,
входя в келью со всеми или получая свидание наедине, ставили себе в первейшую обязанность, все до единого, глубочайшую почтительность и деликатность во все время свидания, тем более что здесь денег не полагалось, а была лишь любовь и милость с одной стороны, а с другой — покаяние и жажда разрешить какой-нибудь трудный вопрос души или трудный момент в жизни собственного сердца.
Неточные совпадения
Монастырь, куда они шли, был старинный и небогатый. Со всех сторон его окружала высокая, толстая каменная стена, с следами бойниц и с четырьмя башнями по углам. Огромные железные ворота, с изображением из жести двух архангелов, были почти всегда заперты и
входили в небольшую калиточку. Два храма, один с колокольней, а другой только церковь, стоявшие посредине монастырской площадки, были тоже старинной архитектуры. К стене примыкали небольшие и довольно ветхие
кельи для братии и другие прислуги.
Теперь они пошли к царице
в келью,
Туда
вошли Борис и патриарх
С толпой бояр.
Брат Ираклий принял увещание с подобающим смирением и заперся у себя
в келье. Он обложился книгами и что-то такое писал. По вечерам он уходил к Половецкому, и их беседа затягивалась за полночь. Раз вечером, когда брат Ираклий только-что собрался идти
в странноприимницу, как к нему
в келью вошел брат Павлин. Он был чем-то взволновав и, осторожно оглядевшись кругом, шепотом сообщил...
Фленушка с Парашей
в келью вошли, Марья головщица за ними.
Под эти слова
в келью вошли молодой Самоквасов с приказчиком Панкова, Семеном Петровичем.
Когда Фленушка
вошла в игуменьину
келью, Манефа сидела с письмом
в руках. Другое, распечатанное, лежало на столе.
Только что Манефа после молитвы и недолгого отдыха вышла из боковуши
в большую
келью, как
вошла к ней мать Таисея с аршинною кулебякой на подносе. Следом за ней приезжие гости Петр Степаныч Самоквасов да приказчик купца Панкова Семен Петрович
вошли.
И, поцеловав руку Манефы, тихо пошла вон из
кельи. Молча глядела игуменья на уходившую Фленушку, и когда через несколько минут
в келью вошла Юдифа, величавое лицо Манефы было бесстрастно. Душевного волнения ни малейших следов на нем не осталось.
Переглядев бумажки, игумен заговорил было с паломником, назвал его и любезненьким и касатиком; но «касатик», не поднимая головы, махнул рукой, и среброкудрый Михаил побрел из
кельи на цыпочках, а
в сенях строго-настрого наказал отцу Спиридонию самому не
входить и никого не пускать
в гостиную
келью, не помешать бы Якиму Прохорычу.
—
В келью войдите. — И, увидя Устинью Московку, сказала: — Поставь самовар.
Матери с белицами по своим местам разошлись, саратовца Василий Борисыч
в свою светлицу увел.
В келью с Манефой Аркадия да мать Таисея
вошли.
Вошел он
в келью, отдал письмо
в руки самой Манефы — так было ему приказано, — получил от нее сколько-то денег и пошел на конный двор обедать.
Разве самой тихими стопами, по тайности, сходить
в Елфимово да попросить тетку Егориху порчу заглазно снять, да страшно и подумать к ней
в келью войти…
— Божия воля, — вяло отозвалась Параша, и вдруг глаза ее оживились. Тихохонько, легонькой походочкой
в келью вошел Василий Борисыч, следом за ним ввалилась мать уставщица.
Заезжая почти каждый день
в монастырь, она надоедала Оле, жаловалась ей на свои невыносимые страдания, плакала и при этом чувствовала, что
в келью вместе с нею
входило что-то нечистое, жалкое, поношенное, а Оля машинально, тоном заученного урока говорила ей, что всё это ничего, всё пройдет и бог простит.
— А вот и моя
келья, — сказал старик, нагибаясь и
входя в маленькую комнату с низким потолком и с атмосферой, невыносимо душной от соседства с кухней.
Через какие-нибудь полчаса Варвара Ивановна
входила в настоятельскую
келью игуменьи Никитского монастыря матери Валентины. Та рассказала ей то же, что ее посланная, провела
в комнату, где лежала больная, и, отворив дверь, впустила графиню одну.
— Эк вы, как жарите печи
в келье старцевой! Никак уж уходили его
в чаду?
Вошел я к нему, говорю — не слышит. Подошел, глядь — он не дышит. Государь как узнает — разгневается.
Но вот из двери коридора, ведущего на двор, выглянуло молодое личико и быстро скрылось. Во флигеле узнали о приближении матушки-игуменьи и
в нем сразу все стихло. Мать Досифея, со своей спутницей, поспешно поднялась на крыльцо и
вошла в коридор. Из
кельи Марии промелькнула еще одна черная фигура и скрылась
в глубине коридора. Это была, видимо, одна из последних любопытных.
Вот и комната княжны… Здесь, конечно, расстанется с нею Волынской, унеся с собою сладкую добычу любви? Спальня девушки — святилище для постороннего мужчины; преступник уже тот, кто
входил в нее с мыслью обольщения. Время рассуждать об этом безумцу!.. Волынской забыл все святое… он
входит за Мариорицей. Одинокая свеча нагорела; никого нет!.. Сумрак и тишина
келий!.. Бедная девушка дрожит, сама не зная отчего; она, как робкое дитя, упрашивает, умоляет его выйти.
Он жил под колокольнею
в такой маленькой
келье, что как я
вошел туда, так двоим и повернуться негде, а своды прямо на темя давят; но все тут опрятно, и даже на полутемном окне с решеткою
в разбитом варистом горшке астра цветет.